Плоды цивилизации
Дело было по осени в конце 1991 года. Остановился я как-то проездом у своих старых знакомых в подмосковном городе Королеве. С вечера долго сидели на кухне, пили чай, беседовали с добродушной и обаятельной хозяйкой Инной Алексеевной. Вспоминали давно минувшие дни, общих знакомых. Легли спать уже давно за полночь. Инна Алексеевна на пенсии, но подрабатывает горничной в гостинице. Рано утром она ушла на работу, мне же наказала хорошенько выспаться перед дорогой: «Торопиться тебе некуда, отоспись, завтрак на столе, ключ от двери отдашь соседке».
Мы попрощались. Я, было, снова задремал на диване под легкий шум дождя за окном, однако, вскоре пришла соседка и сообщила мне, что ее срочно вызывают нянчить внука на другой конец города. Я остался один, встал, умылся, перекусил на скорую руку. Стал перебирать записные книжки возле телефона в надежде обнаружить рабочий телефон моей хозяйки. Телефона не нашел, однако обнаружил преинтересную записную книжку: «БЛОКНОТ ДЛЯ ДОМАШНЕЙ ПЕРЕПИСКИ».
Я начал читать и увлекся. Вот что там было написано:
02.07.88г. Инна! Если будет звонить Владлен Егорович, то скажи ему, что мне к врачу 04.07., а со вторника обещали выписать на работу. Гена.
03.07.88г. Хлеб, творог и сметана для тебя. Привет, Инна.
Андрей, я собрала тебе кое-что в дорогу, не забудь документы и деньги. Мама.
07.07.88г. Ма… па..! Я уехал со стройотрядом под Горький, как приеду, позвоню. Андрей.
10.07.88г. Инна! Я улетел на неделю на Байконур. Меня уже ждут, целую, Гена.
05.08.88г. Инна!!! На Байконуре пришлось задержаться - ЧП. Вернулся, а никого…. Однако, выхлопотал отпуск на целых десять дней, махнем на Волгу. Отпросись у Макарова.
07.08.88г. Андрей! Мы уехали в деревню. Продукты в холодильнике, деньги под вазой, поливай цветы. Мама.
16.08.88г. Ма…па..! Вы, что ли вернулись??? Я уехал в училище, задержусь допоздна.
И так почти каждый день из года в год. Я был поражен всем прочитанным. Эту семью я знал давно. Андрей мой друг с детства. Слышал я и то, что его отец по профессии физик, но то, что он один из руководителей космических полетов узнал впервые. За какие-то двадцать минут передо мной протекла вся их бурная жизнь за последние два-три года. Ключ положил под коврик перед дверью, предварительно сделав очередную запись в блокноте. Всю дорогу в поезде я думал: «Так ли нужно жить»? Хотелось крикнуть: «Люди, остановитесь, посмотрите в глаза друг другу, скажите все те же слова, но только глядя в глаза». Однако, вернувшись домой, на столе нашел записку: «Я уехала на три дня в N-ск. Дети у бабушки, щи в холодильнике. Тебе звонили с работы, просили срочно перезвонить. Целую, твоя Ольга». Жизнь продолжалась.
04.12.99г.
Братья «Сачки»
Под вечер, когда смутная мгла исподволь покрыла тихую волжскую гладь и каменистый берег, а дальше стройные ряды вековых чуть покосившихся домов поселка, на сельскую пристань начала сходиться молодежь. Испокон века так велось на селе: зимой да в распутицу собирались в сельском клубе, а летом, чуть засмеркается, группами и поодиночке шли на пристань. Встречали пароходы, озоровали помаленьку, высматривали себе пару, иной раз парни и дрались до крови, но все, слава Богу, обходилось. К тому же начальник пристани Нил Палыч, грузный и усатый сухопутный моряк этому не способствовал, а тут же выпроваживал драчунов на берег. На него руку не поднимали, как-никак власть, да и побаивались его больших и крепких, как комель молодого дуба, кулаков. Была и еще немаловажная причина, привлекающая молодежь да и мужиков на пристань - это то, что на пароходах продавали бутылочное пиво. Пиво не диво, не вот какой уж деликатес, однако в сельских магазинах его не было, а в столовой или как «шутники от власти» окрестили ее «чайной» было крайне редко и к тому же изрядно разбавленное водой. Потому и спешили люди на пристань.
Вот и сейчас вдоль перил хороводилось уже больше сотни девчат и парней. Где-то на корме, под гитару, жалостливый ухажер пел про разухабистую жизнь и любовь одесского вора:
Жил в Одессе славный паренек,
Ездил он в Херсон за арбузами
И вдали сверкал его челнок
С белыми, как чайка парусами…
Кто слушал песню, кто смеялся, кто грустил, глядя в темноту. Нил Палыч ходил по палубе, присматривал за порядком. Вот-вот должен подойти пароход « Киргизия», через час еще один. Все ожидали. И тут на пристани появились два брата Кузнецовы, по-уличному «Сачки». Оба коренастые, низкорослые, уже изрядно на взводе. Почему прилипло к ним это прозвище неизвестно: и работники-то они не плохие (старший плотник отменный, другой шоферит), а вот на тебе «Сачки» и «Сачки», и ничего тут не поделаешь. В общем-то, на селе их любили за удаль, а главное - пели они отменно. Мужики, что постарше рассказывали, что гурьбой ходили за ними, когда братаны Кузнецовы разохотятся да запоют:
Ой, мороз, мороз, не морозь меня…
За душу трогала эта их песня, уносила в далекое прошлое. Были и другие песни, но эта уж больно трогала.
В руках у братьев ничего не было, следовательно, в дорогу они не собирались. Ясно… За пивом…
Вскоре из-за мыса в ярких огнях показался пароход. Все заволновались. Нил Палыч и молодой матросик оттеснили молодежь от причала, приготовились. Сбавляя ход, осторожно, крадучись, пароход приближался к пристани. На борту многолюдно, слышна музыка. Разнаряженные городские женщины, возле них щеголеватые с «трудовыми мозолями» кавалеры после ресторана вышли прогуляться. На корме танцует модный твист молодежь. Всем весело. Пароход мягко ткнулся в пристанские баллоны, слегка проскрипели цепи. «Отдать швартовый»,- в громкоговоритель приказал капитан.
С парохода бросили чалки, стали устанавливать трап. Люди с пристани метнулись гурьбой на пароход, мешая сходившим пассажирам.
«Куда, шальной», - срывался Палыч, могучими руками устанавливая должный порядок. Многие из парней, не взирая на его строгость, лезли через борт. Пароход стоял минут пятнадцать. Суета понемногу утихла. Некоторые из парней и мужиков выходили уже загруженные пивом: кто с сумкой, а кто держал десяток бутылок в охапке.
«Убрать трап»,- скомандовал капитан. Заработали усиленно винты, пароход тронул чуть вперед, оттолкнулся от пристани и потом уже дал задний ход. Вот уже метров тридцать отделяло его от пристани и тут на палубе с сеткой, набитой бутылками, появился младший «Сачок». Пробежал туда-сюда, потом неожиданно и решительно перелез через борт и прыгнул в воду. На пароходе, по-видимому, этого не заметили, продолжали двигаться, ускоряя ход.
- Человек за бортом…
- Где…?
- Да вот, только что, с парохода прыгнул.
- Братан это мой, - суетился здесь же старший «Сачок», - люди добрые помогите.
От волнения он вмиг протрезвел. Кто-то схватил спасательный круг, швырнул его за борт, тот звонко плюхнулся, и снова тишина.
- Куда швыряешь, не видать ведь ничего, лови, поди, его,- к рьяному спасателю подбежал Палыч.
Откуда-то раздобыли фонарик, посветили на волнистую водную гладь, тщетно пытаясь что-либо рассмотреть.
- Мужики, помогите, люди добрые, спасите,- плакал старший «Сачок», суетясь среди толпы.
- Может, выплыл где…
- Как же, выплывешь в одежде, тут глубина-то страшная, - возражали другие.
- Надо милицию вызвать,- предложил гитарист.
- А они чем помогут…?
Люди волновались, переживали, на их глазах пропал человек, их земляк. Однако, что прикажете делать?
Прошло более получаса. Вот-вот должен был появиться еще один пароход. И тут откуда-то из-под пристани со стороны берега послышался хриплый голос. Пели песню:
Вниз по Волге реке,
С Нижня Новгорода…
Все метнулись к береговому борту, посветили. Там на деревянной лодке сидел мокрый младший «Сачок», перед ним на лавке стройным рядком стояли пивные бутылки, он их поочередно откупоривал ударом ладони по дну и употреблял:
Киньте-бросьте меня в Волгу Матушку
Утопите вы в ней грусть-тоску мою…
Рассказывал младший «Сачок» о несчастной любви удалого молодца. Все были рады благополучному завершению этой истории. И ведь ни одной бутылки не утопил!
- Чай она денег стоит, - объяснял потом он людям свой поступок.
Братья не так давно один за другим умерли, но люди и поныне помнят их завораживающее пение и случай тот чудной вспоминают.
27.10.96г.
Алиби
Водитель леспромхоза Алексей Панкратов в пятницу, после рабочего дня, зашёл в сельскую столовую, выпил стакан водки, пару кружек пива, побалагурил со знакомыми мужиками, напоследок купил два каравая подового хлеба и подался домой. Настроение было весёлое: ещё бы – впереди два выходных.
Стоял уже апрель, только что отшумели весенние ручьи, на пригретой ласковым солнцем земле уже пролегли первые тропинки. Шаг влево, шаг вправо – и немедленно утонешь в грязи, ну а по сухому шагать было одно удовольствие.
Воздух, наполненный ароматом пробуждающейся земли, молодой зелени, и дымом далёких костров из-за реки будоражил застоявшуюся за зиму кровь. Проходя мимо сельмага, Алексей заметил группу женщин и, чуть в стороне, школьного учителя Протасова с хозяйственной сумкой – средних лет, высокого, чуть сутуловатого мужчину. Ещё издали, заприметив пробирающегося сквозь грязь Алексея, Протасов усмехнулся:
- А я ведь знаю, чего ты ко мне лезешь-то…
Алексей иногда занимал у него деньги, если «попадала вожжа под хвост», но отдавал всегда в срок.
- Петру Васильевичу моё почтение, - Алексей крепко пожал протянутую руку, - чего это вы тут собрались?
- Да вот, хлеба ждём, обещали привезти к обеду, а, видно, дотемна придётся дожидаться.
- Да уж это как водится.…Уж так и быть, Васильевич, одолжу по знакомству: в столовой купил попутно…
- Ну, спасибо, - Протасов положил каравай в сумку, достал кошелёк, начал отсчитывать мелочь, - а я-то смотрю, идёт Алексей, пошатывается… Ну, думаю, не иначе как загулял, да не хватило малость.
Алексей не ожидал такого поворота и вообще был не очень-то настроен продолжать выпивку, да уж больно хотелось показать, какой он общительный, покалякать с умным и словоохотливым Протасовым. Раза два им уже случалось выпивать вместе. Протасов, сам выходец из простонародья, не чурался мужиков, бахвалился даже своим умением запросто находить с ними общий язык.
- Бери вот! – Протасов протянул деньги за хлеб.
- Ты б, Василич, ещё троячок добавил за мой счёт – и в аккурат бы вышло…а?
Алексей хитро посмотрел на учителя. Протасов покрутил головой, прикинул чего-то…
- Ладно, вот тебе червонец, - бери уж пару штук, и пойдём ко мне. Хозяйка как раз в Самару уехала.
Выпивать расположились на веранде. Протасов порезал тонкими ломтиками копчёное сало, тут же нарезал горкой подовой хлеб, поставил блюдо с вкрутую сваренными яйцами. После третьего стаканчика беседа потекла бурно и весело.
- Ты, Алексей, мужик! Я таких люблю! Ты просто сам себе цены не знаешь, - нахваливал гостя Протасов.
Алексей изрядно захмелел.
- Оно ведь как, Василич, жизнь такая вышла… Я ведь работать начал с 12 лет, отец-то у нас в 43-м сгинул…
- На войне что ли?
- Да нет, какой он вояка, ещё до войны чуть ходил, последнее время валенки на дому валял. Сердечник он у нас был, детишек много, а жизнь крутая, всё в гору да в гору, вот и надорвался… А был умный мужик, больно умный, - Алексей затряс головой, смахнул слезу рукавом фуфайки.
- Всё, бывало, позовёт меня - это когда он уже в лежку лежал - ты, говорит, Алексей, шагай не шибко, но прямо, не виляй туда-сюда, как заяц. У меня на тебя вся надежда. Валька (это старший брат мой) – ломоть отрезанный. Вся надежда на тебя, Алексей. Вот помру я – тебе семью кормить… Обнимет меня, прижмёт головёнку к груди, плакать не плакал – твёрдый был мужик. Вот, говорит, помянешь моё слово, быть тебе первейшим хирургом: всё у тебя в руках горит, как погляжу. Эх…
Алексей закрыл лицо фуражкой, с минуту помолчал. Протасов с интересом и сочувствием слушал, даже прослезился тоже. Вспомнил и своих родителей:
- Родители, они и есть родители - это, брат, святое дело.
- Да…И вот, как помер отец, так и пошёл я по скобяной, значит, части: кому чугунок залатать, кому кастрюлю залудить. Так и ходил из дома в дом, из деревни в деревню – почитай до самой армии. Тут брат Валька, слава Богу, с войны пришёл, жить стало полегче. Я ему, Вальке-то, и невесту нашёл. Он, было, тут сошёлся с одной, да не пошло дело: кому чужие дети нужны. Нас ведь у родителей шесть человек было, сёстрам-то после войны… - Алексей задумался, - так… Самой старшей лет десять и было. Прочие – мелкота одна, да мать – старуха. Первая жена братана моего на нас посмотрела - дело плохо - давай его в город звать. Он ни в какую, она тогда свернула манатки и совсем ушла. Через год, в 47-м уже, присмотрел я ему в одном селе другую невесту: тоже одна живёт, родители померли, сама хозяйство держит. Вот и сосватали…
Опять выпили, закусили хлебом с салом. Помолчали. За окном наступили сумерки, то тут, то там по селу пели петухи, мычали звучно проголодавшиеся коровы.
- А учиться-то ты так и не пытался? – Протасов набил трубку табаком, закурил.
- Какая там учёба… без штанов, да на голодное брюхо.
Алексей как-то разом сник, опустил голову, слегка пошатываясь, встал.
- Ладно. Пойду я, Василич, спасибо тебе за угощение…
И ушёл в темноту, только чуть скрипнув калиткой.
На другой день, чуть свет Алексей встал, попил чаю из самовара, шёпотом поговорил с женой Настей, боясь разбудить спящего за перегородкой сына-восьмиклассника, и пошёл топить баню. Голова после вчерашнего шумела, но пока таскал воду, разгулялся.
Растопил печку, закурил, глядя на языки разгорающегося пламени. В дверь постучали. Алексей обернулся – в проёме стоял Протасов. Алексей очень удивился, однако виду не подал.
- Здорово, Алексей…
- Здорово, Пётр Васильевич, случилось чего?
- Да нет, я так… - Протасов замялся, сел на лавку в предбаннике.
- Ты это, Алексей, пошутил, должно быть, или запамятовал?
- Чего-то я тебя не пойму, Василич, ты чего?
- Я говорю, с часами-то… пошутил вчера, должно быть?
- Какими ещё часами?
- Как какими? Вот, с руки, на этажерке лежали которые.
- Да ты что, Василич, я их в глаза не видел!
- А кто тогда? Вчера больше никого не было… Я утром встал, хватился – часов нет, всё обыскал. Ну, думаю, Алексей меня разыграть надумал.
- Нет, Пётр Васильевич, погоди, такими вещами не играют, - Алексей вышел в предбанник прикрыл за собой дверь, - не брал я твои часы, истинный крест не брал, как говорится, «на краденом коне далеко не уедешь». Потом это, Василич, у меня алиби.
- Чего?
- Алиби, говорю, у меня. Я чужого не брал отродясь…
- Ну не брал, так не брал, и разговор короткий, - Протасов встал, пошёл из предбанника.
- Погоди, Пётр Васильевич, а часы-то хоть какие?
Протасов вышел уже во двор, обернулся.
- Позолоченные, с ободком, знаешь… Да ладно!
- Дорогие, поди?
- А бес его знает… Тесть подарил, лет так пять назад. Ладно. Пойду я… Будь здоров!
Протасов ушёл, Алексей остался. На душе муторно… Видно было по всему: Протасов ему не поверил, так и посчитал за вора.
К обеду баня протопилась, Алексей прикрыл задвижку, натаскал холодной воды, вернулся в дом.
- Чего Протасов-то приходил? – поинтересовалась жена.
- Да так, по делу он, кругляк распилить, - соврал Алексей.
- Чай не к спеху, чего ж в выходной?
- Ну, ему виднее.
Алексей дождался, когда жена закончит гладить и выйдет по делам во двор, быстро распахнул шифоньер, вытащил из-за рулонов драпа деньги, отсчитал полторы сотни, оделся и вышел на улицу.
Дверь у Протасова была открыта. Встретил его хозяин почему-то весело, хотя и несколько смущённо.
- Заходи, заходи, Алексей.
Алексей достал деньги, протянул Протасову.
- Да, Пётр Васильевич, может я и впрямь взял, только в конец уже запамятовал…
- Тут такое дело, Алексей, нашлись часы-то! Я вчера днём дрова колол, ну и снял их, значит, на гвоздик повесил. А сегодня пошёл во двор – глядь, а они, зараза, висят!
Алексей спрятал деньги в карман. Молча пошёл домой…
- Ты меня прости, Алексей, нехорошо больно получилось! – крикнул вдогонку Протасов.
- Бог простит, - проговорил Алексей, закрывая калитку.
С тем и ушёл. Наступил вечер. Где-то в садах, в стороне затона, защёлкал с переборами соловей, поддержал его другой. Алексея ничего не радовало. «Но будет и на нашей улице праздник», – в это Алексей верил.
2001 год